|
Из ИНТЕРВЬЮ: "200 ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА" |
|
|
Серега: Мне вот на днях попало в руки твое интервью с Мейнертом в «ЗЗЗ». Подивился я, честно говоря, сказанному
тобой… Егор: Ха-ха… Да! Интервью на редкость
идиотское вышло, что говорить. Даже еще более
идиотское, чем я в Барнауле давал. (…) Ведь вроде
взрослый человек, а всё воспринимает как цацки какие-то! Впрочем, там, где он
живет, всё так, может быть, и есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия…А все оттого, что об искусстве, о творчестве берутся
судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!!
Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь
Босх… или там… да хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать,
Жариков, Плюха… Но ведь
пишет всякая сволочь! Липницкие всякие, какие-то,
сука, Мальцевы… или кто там эту херню в
«Комсомольской правде» родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта,
он очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но, мне кажется,
он занимается… не своим делом. (…) Хотел я, по правде сказать, записать
напоследок альбом… о любви. Давно хотел. И хотел я назвать его «Сто Лет
Одиночества». Это очень красиво и здорово. В этом очень много любви – «Сто
Лет Одиночества». С.: (…) И что же это за альбом бы был… или все-таки будет? Е.: Не знаю, наверное, не будет. Это никому, кроме меня
самого, не нужно. Я это не из каприза говорю. Это факт. А я не могу и не хочу
делать то, во что не верю. Это должно быть подарком – каждая твоя песня,
каждое твое слово. А если это никому не нужно – всепоглощающе, до смерти, – и
ты знаешь это, – если к этому твоему подарку отношение, как в поучительнейшем
сочинении «Мартышка и очки», – стоит ли его создавать? С.: Наверное, стоит. Е.: Видимо, да. Но это нужно понять. Это нужно прожить.
Раньше я сочинял и пел для близких, тех, кто меня окружал, – пел для них, по
большому счету, – для Янки, там, Зеленского, Фирика… и для потенциальных, невидимых братьев, сынов и
отцов. А чем дальше живешь, тем меньше иллюзий остается, – ныне каждый, как
оказалось, сам в себе в самом хреновом смысле. (…) С.: Ты вот все говоришь о «настоящем» – настоящие люди, настоящие песни. Что ты вкладываешь
в это понятие? Е.: Я уже об этом говорил столько раз, что может выглядеть
со стороны как мудрое, величественное поучение этакого
пророка Моисея или, там… какого-нибудь Льва Толстого. Вот с Янкой у нас
постоянно происходили свирепые стычки на тему «любовь к человечеству». Она
призывает любить и жалеть человека просто за факт его существования (это я
так ее понимаю). По мне же человек – изначально это ничто, это – говно в проруби, кукиш в кармане. Однако он может,
способен вырасти до Великих Наднебесий,
до Вечности, – если за его спиной образуется, встанет, скажем. Вечная Идея,
Вечная Истина, Вечная Система Ценностей, Координат – как угодно. То есть вся ценность индивидуума равна ценности идеи, которую он
олицетворяет, за которую он способен помереть, – даже не так, – без которой
ему не жить. Тут уж разговор
не об «идее» даже, а о сущности, которая выше всех идей, которую,
скорее всего, и не выбираешь даже. (…) С.: Начиная с года 1988-го в твоем
творчестве начали явственно прослеживаться этакие русско-народные
гармонии, интонации. И чем дальше, тем… Е.: Я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Я сразу скажу, что
если ты решился творить, и стал в себя погружаться, то неминуемо – неминуемо
– придешь к неким собственным корням. И к национальным. И дальше…
глубже… к общечеловеческим. И еще глубже, наверное! Тут даже не надо
никаких усилий нелепых прилагать, это само собой, самым естественным образом
происходит. Изнутри. Словно в водоворот попадаешь. В воронку. Надо только
найти в себе силы добраться до этого Потока, войти в него, а остальное – само
придет. Со мной все именно так произошло. Я уверен, что у Янки то же самое. И
у Башлачева. И у Ромыча.
Да и на Западе то же самое. Рок-н-ролл – это действительно народная музыка
последних, там… лет 30-ти. Серега Домой |
|
|
|
|