Из статьи: «Череповецкие наброски»

В параллельной плацкарте, в окружении урлы, жрущей пиво из пластмассовых банок для бензина, ехала Янка. Зрелище и запахи страшные. Все существующие в природе виды панковских причесок. Заходит Коблов. Коблов и Янка совокупно перекрашивают себе волосы в огненно-атомный цвет, наводящий духовно-котористический мост между купе и плацкартой, усиливающий ирреальность происходящего.

* * *

Он матерился со сцены, — строго сказал майор. Машка с Янкой переглянулись. Из-за бесстрастных полицейских стен, казалось, доносился печально-могучий бас плененного Полковника. — Отпустите его! Вы будете его бить! — решительно запищала Янка — Что?! Мы?! Да как вы — Нет!. Я знаю. Вы будете его бить. Майор опустил глаза.

* * *

После всего этого ужаса вышла, сказала вежливо-взволнованно: — Здравствуйте. Пела, очень заведенная Ником — отнюдь не «возвращая нам веру и свет», как пытались убедить всех некоторые, а продолжая на другой лад тему эсхатологического отчаяния. Так как все пишет «Мелодия», то пела, словно из клетки микрофонных стоек. «Ангедония» — плач вселенской женщины. Опять – не кто-то, «делающий музыку», а процесс горения. Переставая петь, удивленно опускает голову к грифу, что там руки делают?

С. Гурьев, «Контр’ Культ’ Ура», Москва, 2/90г.