Светлана Лосева
|
|
|
Первый раз я увидела Янку на каком-то
концерте – то ли в театре «Время», то ли на концерте памяти Саши Башлачева в
БКЗ «Октябрьский». Но при этом мы, в общем-то, не общались, там была масса других
знакомых, так что всех разносило по тем местам, где они проживали на тот
момент. А в первый раз мы с ней столкнулись, что называется, в полный рост,
когда ОБОРОНА писала у Фирсова какой-то свой альбом. Фирсов еще жил на старой
квартире, и то ли родители его приехали, то ли ОБОРОНА так уж его допекла, но
он их поселил к нашей общей знакомой, к которой я частенько заходила – к Лене
Филаретовой. И я помню, мы как-то договорились с Леной, что я ней зайду, я
купила каких-то котлеток, думаю: «О, сейчас зайду к Филаретовой, посижу,
поболтаю, потом поеду домой»; захожу, а Филаретовой дома нет, она куда-то
унеслась, а сидит у нее в полном составе ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, в золотом еще,
с Аркашей на барабанах… И они такие бедные-несчастные все – а я тогда с ними хоть
и была знакома, но в друзьях мы не ходили. И вот я прихожу, они какой-то чай
начинают делать, я начинаю что-то болтать – и вдруг понимаю, что они просто
голодные как звери. А у Филаретовой как-то никогда разносолов не было, и у
них особо денег не было, – у них геморрой был, как им уехать, какие-то
дешевые билеты купить, и чтоб в одном купе – обычная история. Ну, я им
сказала, что с билетами помогу разобраться, нажарила им этих котлет, потому
что больно уж их жалко было – словом, дала Мать-Родину. Все наелись,
обрадовались – так мы с ними и задружились. Потом они еще пару раз приезжали,
мы тут же встречались, где-то болтались, – и в какой-то очередной раз с ними
приезжает Янка, и Филаретова устраивает квартирник Янки и Егора. Приходит
какое-то неимоверное количество людей, и я прихожу, и, понятное дело,
начинаются при встрече все эти лобызания: «Ой, дорогая, ты пришла!» И Яна
напряглась. Она дала такую конкретную Даму, – у меня четкое было впечатление,
что она просто не поняла, кто я, а какое-то шуршание фемин вокруг ОБОРОНЫ она
сильно не приветствовала. И она как-то сразу стала ходить туда-сюда с
каменным лицом. Меня это рассмешило, на самом деле, потому что это было
просто зрелище: она тут же перестала нормально общаться, все хиппистские
принципы были забыты и попраны в пять секунд… А где-то к следующему разу
ОБОРОНА уже, видимо, ей объяснила, что ОБОРОНЫ не убудет, если они с Лосевой
пообщаются. А
познакомились мы уже как-то у Фирсова, это был, пожалуй, ее последний визит в
город; я просто приехала к Фирсову переписывать НОЛЬ с какой-то скорости на
какую-то, и вышла Яна, и начала так довольно смешно общаться – то есть она
меня увидела, ей явно стало интересно, потому что понятно: когда находишься в
замкнутом пространстве с каким-то ограниченным количеством людей долгое
время, то рано или поздно наступает момент, когда с ними – ну что болтать? И
так все знаешь. И вот она на кухню выходит, начинает кофе варить и говорит
мне: «А какая погода сегодня?» – такое светское желание начать беседу… Но, в
общем, мы с ней не подружились, потому что я, в принципе, прекрасно понимала,
что происходит, и мне надо было куда-то убегать… И буквально, может быть,
один раз мы с ней еще где-то столкнулись влегкую, но ни в какую задушевность
это не перешло. А то,
что я помню по музыке – ну что? Это, конечно, абсолютный бриллиант русского
рок-н-ролла, и абсолютно аналогов нет, и последователей быть не может. Помню,
вскоре после того, как стало известно о ее смерти, мне позвонил один еврей
знакомый, ярый поклонник, и говорит: «Ах, горе-то какое. А я так ее ни разу и
не увидел!» Такое вот потребительское отношение. «А как там Егор себя
чувствует?» – спрашивает. «Ну что, – говорю, – плохо ему». «А ты не знаешь,
он не собирается что-то такое с собой делать? А то ведь я и его не видел…» –
«Ну, поезжай, – говорю, – в Омск, спроси у него сам». Егор мне рассказывал,
кстати, что на похоронах ее, прямо у могилы, когда уже землю вниз кидают –
понятно, какое при этом состояние – подходили и брали у них автографы… Причем,
люди, которые ее лучше знали, дольше, постоянно сравнивают ее с Летовым,
что-то такое существует в мозгу у журналистов. Я считаю, что это явление
несравнимое. Может быть, и Яна не стала бы тем, кем она стала – она все
равно, конечно, Яной бы стала, но какой-то другой – может быть, и Летов был
бы другим… Все идет, как идет, и сравнивать тут нечего, никто под дулом
пистолета никого друг к другу не приставлял; им, значит, так надо было. С
другой стороны, говорить, что, мол, жаль, что они разошлись, что они в
какой-то момент перестали ездить вместе, общаться – опять же, если бы этого
не случилось, это были бы какие-то другие люди. Никто никого не предавал –
это все полная ерунда. Как-то
так получилось, что я ее совсем не фотографировала. Снимать на сцене то, что
все снимают, мне неинтересно, а снимать то, что я вижу, надо после того, как
с моделью подружишься… Я люблю, когда ко мне относятся не как к фотографу, –
у них тогда совсем другие лица делаются. И вообще у меня фотографирование
как-то периодами происходило. У меня то был фотоаппарат, то не было. Был
перерыв где-то в год, и, видимо, он как раз попал на Янку– так вышло.
Собственно говоря, это единственный человек, о котором я действительно по
полной схеме жалею, что его нет в альбоме.* Мне ее там конкретно не хватает.
Но, может быть, так надо. 8.11.1998,
Санкт-Петербург. *Имеется в виду фотоальбом С. Лосевой «Светапредставление». |
|
|
|
|